Форум Артридеров

Прочитал про его Философию тут и нашел много созвучного, несмотря на вес архивов, и мой медленный инет качаю, Родегаст спасибо.

Вот мои вырезки из предисловия к Его томам:

Эккартсгаузен, конечно, не отказывается от фундаментального христианского представления о троичности Бога. Кроме того, у него Бог тоже абсолютен, вечен, бесконечен, это высшая действительность, высшая любовь. Бог трансцендентен, и на первый взгляд кажется, что автор резко отличает Бога от природы, поскольку он подчеркивает в «Ключе», что «природа — действующая сила Бога, но она не сам Бог», что она является «опосредующей силой Бога в этом телесном мире» и даже образно сравнивает природу с кистью, которой пишет художник-Бог по холсту «мертвой материи». Тем не менее эта «кисть» в реальности у Эккартсгаузена оказывается столь тесно сращена с «рукой художника», что границы между ними становятся неуловимо расплывчатыми. Эккартсгаузен исходит из того непреложного факта, что Бог не может не быть Творцом, однако делает отсюда вывод, что Он в той же мере зависит от творения, как и творение — от Него: «Бога без тварей столь же нельзя себе вообразить, как солнце без сияния. С существом Бога нераздельно сопряжено творчество, ибо Его бытие, Его жизнь есть творение». Бог не может не созидать уже в силу установленных Им же законов, поэтому связь с природой превращается из необязательной в необходимую. Примечательно, что наш автор избегает говорить о тварном характере природы. Природа у него отличается от того мира, который окружает нас и который мы схватываем посредством наших не слишком совершенных органов чувств. Иначе говоря, природа — не материальный мир, который «подобен выдохшейся краске», не вселенная во всем ее многообразии, но скорее некий принцип, роста, созидания, формообразования, это идеальный мир, доступный только сверхчувственному восприятию. Природа и жизнь суть одно и тоже: «В природе все живет, — отмечает автор, — в ней нет ничего мертвого… Смерть — лишь переход от жизни к жизни». Поэтому природа представляет собой гигантский целостный организм с различными уровнями одухотворенности, а раз так, то на этом основании возможна и идея реинкарнации. Эту идею Эккартсгаузен не проводит в отчетливой форме, однако она вытекает из самого изложения: очевидно, что если вселенная есть многообразие миров и везде есть жизнь, развивающаяся сама из себя, то понятно, что отдельное живое существо, способное развиваться, может неопределенно долго переходить от одной формы к другой, утрачивая после смерти телесную оболочку и приобретая вместо нее другую и стремясь к единству, «как всё в природе» [7].

Саня "твоя" "Вода"

Природа словно бы разлита в мире, будучи его животворящим принципом. Эккартсгаузен говорит, что в природе имеется некое универсальное, всем вещам присущее «жидкое вещество, которое древние называли первой материей». Здесь он вторит натуралистическим построениям греко-египетских философов эллинистического века и развившимся на этой основе алхимическим идеям. Это «жидкое вещество» и есть сама природа, ее квинтэссенция; именно с ее помощью Бог, как считает Эккартсгаузен, производит все многообразие творения. Это «душа мира». Однако эта «жидкость» может быть представлена не только как инструмент божественного воздействия на материальный «мертвый» мир, но и как некое многослойное образование, начинающееся с наиболее тонких степеней («свет») и заканчивающееся нашей «грубой» материальностью. В этом случае стирается грань также и между природой-«жидкостью» и материальным миром, который теперь мыслится просто как «отелесивание», оплотнение тончайших уровней реальности, между которыми нет радикальной качественной разницы. Таким образом, если природа, понимаемая в смысле «силы», являет собой неотъемлемую часть божественной сущности и в этом ракурсе почти идентична ей, то природа в смысле жидкой субстанции принципиально подобна субстанциям более низшим, из которых слагается мировое разнообразие. Отсюда понятно огромное значение, которое придается автором феномену природы. В сущности, посредством природы обнаруживается неразрывная связь между Богом и материальным миром; без этой опосредующей силы не было бы возможно никакого контакта между земным и небесным мирами. В этом случае природа — универсальный посредник, который, с одной стороны, воплощает волю Божества в мире, а с другой, помогает в этом мире найти сакральные соответствия, познание которых увеличивает степень единства, а значит, приближает к Богу. Природа наделена божественностью, она священна: «в природе все есть откровение, все зов к единству, все — явление высших сил». Природа — открытая книга божественной мудрости, в ней все вещи образуют замысловатые связи-слова, «живые буквы великой азбуки», но прочесть их может только усердный практик. Фактически природа становится у него аналогом Священного Писания: в ней явлены знаки, символы, указывающие на присутствие Бога (как основы мировой гармонии и порядка), подобно тому как указывают на Него слова Библии. Откровение в вещах становится тем же самым, что и откровение в слове; это стирает различие между вещами и словами

Из идеи сакральности природы, по мысли Эккартсгаузена, возникает необходимость «религии, в природе заключающейся». Он согласен с популярной в то время идеей о том, что все религии едины и просто каждая на свой лад выражает понимание непостижимой божественной Силы. Разумеется, основной религией он считает христианскую как наиболее адекватно отвечающую «таинствам природы»; но и остальные религии, хотя они, скажем так, и не вполне христианские, в той мере, в какой они заняты поиском вышеупомяутых таинств, их следует признавать истинными. Таким образом, своеобразие религии Эккартсгаузен сводит к уникальности природы как таковой. Может быть только одна религия — просто потому, замечает он, что есть только одна природа и только один Бог. Количественная единичность и качественное единство соединяются здесь в одно целое. Он последователен в своих рассуждениях: все множественное, многообразное есть сложное, составное; будучи таковым, оно приводит лишь к распаду. Следовательно, то, что пребывает в вечности, уже по определению не может не быть простым и максимально единым. Итак, природа едина, поэтому она вечна: здесь еще один аргумент в пользу отождествления Бога и природы. В этом смысле Эккартсгаузен может считаться пантеистом — с той поправкой, что он мыслит природу больше как идеальную, хотя и живую, сферу, а не как внешний, доступный чувствам материальный мир.

Наш Человек:

Эккартсгаузен описывает в нескольких таблицах, представленных в «Ключе», всевозможные соотношения между стихиями, знаками Зодиака, темпераментами, травами и даже видами музыкальных темпов и инструментов. Сейчас эти соотношения могут у большинства людей вызвать разве что снисходительную улыбку: слишком далеко вперед ушла наука,

камня на камне не оставившая от привычного «закона аналогии»

и перенесшая симпатии и антипатии из космологических обителей в сферу частной психологии.

Уже во время Эккартсгаузена были окончательно подорваны позиции алхимии, которая, собственно, и могла существовать исключительно как учение о подобного рода связях. Эккартсгаузен, как уже говорилось выше, был, в сущности, последним представителем длительной герметико-алхимической традиции, и он одним из немногих пытался отстаивать реальность ее постулатов, приводя для доказательства соответствия между микро- и макрокосмом самые разнобразные примеры.

Природа, отмечает автор, открывает свои тайны только мудрым. При этом «мудрыми», с его точки зрения, можно назвать отнюдь не тех «чад века сего», которые исповедуют вышеупомянутую «школьную» (читай: критическую) философию и с недоверием относятся к попыткам обнаружить всепроникающую «душу мира», но «детей добра», смиренных тружеников духа, посвятивших свою жизнь бескорыстному служению истине и готовых с любовью прийти на помощь нуждающимся. В третьей части «Ключа» Эккартсгаузен описывает образ одного такого искателя истины, пожилого «незнакомца», который знакомит автора с постулатами «общества Бенсалемского» (т. е. розенкрейцеровского). Используя Библию в качестве «ключа» к истинному познанию мира, «незнакомец» объясняет автору подлинное положение вещей, а своими действиями показывает подлинный образ жизни.

Открывая себя «мудрым», природа выступает как Премудрость. Эккартсгаузен понимает Премудрость как «чистое излияние славы Всемогущего», «родоначальницу всех вещей». Тем самым понятие природы наделяется новым содержанием: это не только универсальная «жидкость», но и своеобразная субстанция знания, овладев которой, человек может достигать власти над собой и над другими людьми. Однако это не единственная и не самая важная цель, которая возникает перед ищущим. Более значимо то обстоятельство, что Премудрость позволяет тому, кто ищет ее, восходить со ступеньки на ступеньку по лестнице творения, достигая все большего и большего единения и одновременно вступая в общение со все более тонкими, сверхчувственными существами. В идеале на вершине этой лестницы стоит сам Бог, и единение с ним — одновременно и спасение, и высшее познание — становится самой заветной целью мистического подвижника. Характерно, что подобного рода познание, сопоставимое с гнозисом столь нелюбезных Эккартсгаузену гностиков, происходит исключительно внутри самого ищущего, а не путем какого-то коллективного или соборно-церковного восстановления. «Идти ученик должен сам», заявляет автор: даже если ученику и встречается по пути помощь со стороны благожелательно к нему настроенных существ, она принимается как дар Божий, но ставка на нее не делается и сама помощь не ищется. Наверное, излишне говорить, что подобное «восхождение к свету» происходит вне того ритуально-мистериального комплекса, который проводится в католических или православных храмах. Автор любит повторять, что храмом для ищущего является вся природа, а ритуалом — добрые дела. Несомненно, подобный подход делает несущественным различие между временем для священнодействия и временем обыденным, «профанным»: в конечном счете вся жизнь того, кто взыскует света, наделяется сакральным содержанием, и любое его действие, в силу его благой натуры, оказывается служением Богу. Очевидно, что сознание своей греховности естественным образом покидает такого человека, поскольку он восстанавливает исконную связь, утраченную Адамом и Евой. С другой стороны, благие дела, творимые искателем как с методологическими (благо полезно как средство спасения и познания), так и с онтологическими (благо как способ наличного бытия) целями, немецкий мистик представляет в виде варианта «естественной магии».

Понятие магии занимает исключительной важное место в мистической философии Карла Эккартсгаузена. Несомненно, термин «магии» должен был настораживать его первых христианских читателей, ведь обычно считается, что магическое мировоззрение резко противоречит религиозности, устанавливая вместо опыта вверения себя священному благодатному источнику попытки этим источником овладеть и использовать его для своих целей (не всегда благих). Известна неприязнь, которую питало христианство к любым формам магии уже с первых веков своего существования (что закреплено и в текстах Священного Писания), неприязнь, которая со вступлением христианства в полную силу реализовалась в запрещении магизма. Магия была загнана в подполье, однако в силу многих причин сумела выжить, не исчезнуть. Она благополучно дожила до эпохи Ренессанса, когда примерно с XV в. наступил период, благоприятный для ее воскрешения. Реабилитация магии стала возможной благодаря новой ее интерпретации. Интеллектуалы эпохи Возрождения (Пико делла Мирандола, Дж. Кардано и др.) соединили с магией понятие истинного познания: они ввели представление о «естественной» магии, которая отвечает самому порядку вещей. Магические операции в таком случае суть способы обнаружения той сущности, которая находится в вещах; обнаружение ее помогает человеку совершать восхождение «в духе» и в идеале восстанавливать первоначальную связь, соединявшую человека с Богом — то есть, осуществлять чисто религиозную цель. Именно это представление и воспроизводит в своей книге Эккартсгаузен. Идея магического восстановления дополняет здесь концепцию мистического познания симпатических и антипатических связей, существовавших в теле творения изначально. Необходимость магии объясняется через иллюстрацию важнейшего христианского мифа о человеческом грехопадении, истолкованного с эзотерической точки зрения. До своего падения люди находились в «естественной» связи с божественным миром, они вели простую и самодостаточную жизнь, наслаждаясь созерцанием Бога; сами их тела были сотканы из света. Но вот они отпали, что понимается в данном случае как «разъединение» с этим божественным миром и светом. Разъединение же ввергло их в чувственную жизнь, сделало «скотолюдьми». Утратив животворную связь, люди, однако, сохранили способность к познанию, и благодаря этому остается надежда на восстановление прежнего, благодатно-райского состояния.

С точки зрения познавания существует магия истинная и магия ложная. Согласно Эккартсгаузену, «истинной магией называется высочайшая степень естественной мудрости и высочайшее знание природы». Он далее поясняет, что «истинный маг» равным образом наделен и разумом, и волей, тогда как у «ложного мага» остается только разум, «воля же отходит в тень или во тьму». Если воля есть такое движение души, которое способствует единству, а ее отсутствие, соответственно, удаляет от него, то тогда становится понятно, что случай ложной магии — это стремление к неверно поставленным целям (и использование неверных средств). Этими целями могут стать желание единоличной власти, материального богатства, славы, успеха и т. п. Ложный маг не занят поисками спасения, напротив, он ищет возможность как можно прочнее и комфортнее, и дольше устроиться в том мире, в каком он живет и действует; тем более для него нехарактерно самоотверженное служение на благо обществу и любовь к людям. Подобные фигуры решительно осуждаются нашим автором.

Существует несколько магических степеней, восходя на которые, ищущий достигает все большего приближения к Божеству. Вначале это просто обретение многознания (степень полигистора), затем постигается универсальный смысл мироздания (степень пансофа), и, наконец, человек становится магом в подлинном смысле слова, принося полученное им знание на пользу всем остальным людям. Автор говорит: «Этой последней степени Премудрости достигают весьма немногие, ибо здесь необходимо глубокое понимание своей слабости и желание действовать не по своей, а по Божественной, воле. Едва только человек теряет это из виду, как свет в душе его тотчас меркнет, и он сразу же превращается в сына тьмы; понятия его приходят в сумбур, и он забывает священные таинства, которых оказался недостоин и которые сохраняются только для того, кто ищет Премудрости с чистым сердцем и в смирении духа».
......
Эккартсгаузен также не мог пройти мимо столь мощной традиции (Каббала): именно в каббале он ищет и находит главный «ключ» к «таинствам природы». Этот ключ — операции с числами, что в целом составляет суть магического священнодейства. Баварский мыслитель различение арифметические числа, которыми считают вещи, относящиеся к чувственной природе, и числа каббалы, которые относятся к царству природы. Самым главным феноменом в мире чисел выступает Единица. Единица еще, конечно, не число, это скорее преддверие числа, источник любых чисел. Неудивительно, что Эккартсгаузен отождествляет Единицу с центром мира и в конечном счете с самим Богом («Ты отделился от Бога, от Единицы…», «поскольку Бог есть Единица…»). Эта Единица, в свою очередь, троична: в ней содержатся Сила, Действие и Следствие, или, соответственно, 1, 2, 3. Автор недвусмысленно сравнивает ее со Святой Троицей и уверяет, что все древние мистерии, под разными именами, знали эту Троицу. Эта троичность — архетип всех остальных троичностей более низкого порядка: «Во всех вещах замечаем мы три единицы, которые связаны друг с другом», утверждает он. Все числа суть умственные величины, они формируют «лестницу от чувственного к умопостигаемому» и представляют «образ порядка всей системы творения». Сами по себе они являют собой определенную последовательность десятичного ряда («всего чисел — десять») и суть «излияния Единицы», ее «прогрессия». Эти десять чисел автор сопоставляет с известными сефирами каббалы, они показывают различные аспекты, качества бытия. Числа дают автору удобный ключ для объяснения мистических соотношений, вечной связи высших и низших миров. Числа — необходимый инструмент для познания. По мнению немецкого мыслителя, подобное познается только подобным, из чего следует по меньшей мере два вывода. Во-первых, все вещи оказываются воплощенными числами; во-вторых, любая проблема, в принципе, разрешима и любая частная тайна может быть раскрыта, если мы сопоставим с данной вещью определенное число: ведь отдельное число представляет собой степень «наружной силы и действия» вещи. Зная заранее качество отдельных чисел, можно понять и сущность, силу конкретных вещей, событий, людей и т. п. Это мистико-магическое искусство Эккартсгаузен именует «наукой чисел» (посвятив ему отдельную одноименную книгу), которую он понимает по-пифагорейски: это «математика, приводящая нас к очевидности и к истине».